Кажется, что у самого автора рассудок расходится с чувством: умом он думает одно, а сердцем чувствует совсем другое.
Обломов написан так любовно, что едва ли Гончаров не писал его с самого себя.
Временами в нотациях автора (то бишь Штольца) проглядывает чуть ли не пушкинский Сальери, назвавший Моцарта «гулякой праздным»…
Конечно, Обломов – не Моцарт, но человек глубоко, искренне чувствующий, умеющий погружаться в себя (в свои чувства и размышления) – а стало быть, неизбежно творческий.
Встать в семь часов, набить в желудок завтрак, натянуть парадный мундир, поскакать в должность, весь день корпеть над бумажками, наспех поужинать и заснуть, чтобы завтра было всё то же?
Это – для сухих, жёстких людей, у которых сердце бьётся ровно, как часовой механизм.
У чувствующих людей работа – ВНУТРЕННЯЯ: думать, чувствовать, смотреть, слушать, вызреть, вырастить в себе мысли, чувства, образы…
Есть косвенное подтверждение того, что Гончаров писал Обломова с самого себя.
В самом конце книги даётся описание внешности литератора – будущего автора истории Обломова (то есть самого Гончарова): «…полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами».
Обломов – живой, здоровый, нисколько не опустившийся и ставший одним из лучших российских писателей.
Поэтому так дико звучат споры Штольца с Обломовым: живой слабый человек против прочной бездушной машины…
Она любит (и требует), чтобы её хвалили, говорили комплименты, расхваливали её пение – признак пустоты и тщеславия.
Значит, где-то в душе она готова отомстить за то, что её недостаточно расхвалили…
Кокетничала она так явно и с таким напором, что автор, видимо, уже не считает это кокетством…
то ли Медуза Горгона, то ли сладкозвучная Сирена, которая заманивает путников в пучину своим пением…
Когда Обломов расстался с Ольгой, я против воли автора испытал огромное облегчение…
у него невольно вырвалось признание в любви, она вроде бы смутилась (ага!); он начал извиняться, потом извиняться за извинения; она то краснела, то бледнела – и так далее.
Простая Агафья Пшеницына сделала для него гораздо больше, не ставя это себе в вечную заслугу и вечную претензию к любимому.
Но разве для себя она занимается хозяйством? Нет, для детей и для мужа - о себе она, кажется, совсем забыла.
Некоторые сцены с Агафьей Пшеницыной написаны очень тепло, светло и трепетно.
Когда Обломов взял её за руки и заглянул в лицо - как она потерялась, стушевалась, не знала, куда ей деться.
Лёгкими, едва заметными штрихами Гончарову удалось показать, какая она застенчивая, стыдливая, тихая.
Агафья добрая, тихая, кроткая, нежная, скромная и стыдливая, простая, правдивая, преданная, заботливая – то есть обладает главными женскими (женьими) добродетелями.
Которых начисто лишена Ольга, с заменой этих добродетелей на их противоположность: гордость, тщеславие, душевную пустоту, самолюбие, властолюбие, страсти…
Уж если выбирать между Агафьей и Ольгой, то Обломов сделал для себя единственно правильный выбор.
Если бы не такие женщины, как Агафья - российская творческая интеллигенция просто вымерла бы во цвете лет.
Кстати, я не верю, что такая особа, как Ольга, могла петь по-настоящему хорошо (то есть искренне, душевно и с хорошим чувством).
Возможно, Агафья спела бы намного душевнее (хотя по скромности ей и в голову не приходило считать себя певицей).
Тихое, нежное чувство Обломов предпочитает бурным, разрушительным страстям (за что и получил нагоняй от автора).
© 2018